Гришка был вороной. Но не взрослой, рассудительной птицей, а настырным крикливым птенцом. Я нашел его в лесу под кустом. Он сидел на земле надутый и злой и ни на кого не обращал внимания.

Злился Гришка, наверное, на себя. Еще утром он проснулся в большом теплом гнезде. Рядом были его братья и сестры. Они молча раскрывали прожорливые рты и проглатывали с большим аппетитом все, что приносили им родители.

Гришка тоже мог преспокойно жить в родительском доме. Но непоседливый птенец растолкал братьев и сестер, выбрался на край гнезда и, наверное, крикнул: "Смотрите! Какой я уже взрослый!" Потом махнул еще не окрепшими крыльями и свалился на землю.

Наверное, Гришка был еще и очень гордой вороной, а потому не стал просить вслух о помощи. И теперь он молча сидел под кустом и злился сам на себя.

Я взял его на руки и протянул ему большого земляного червя. Червя Гришка проглотил мгновенно, а вечером уже расхаживал по моему столу и громко требовал новых угощений.

Ночью ворона крепко спала на подоконнике, а утром подняла такой крик, что я тут же вскочил с постели и бросился копать червей. Я нес домой полную банку жирных земляных червей, но к Гришкиному завтраку опоздал.

Еще издали я услышал громкий крик и увидел двух взрослых ворон. Вороны сидели у открытого окна и наперебой совали Гришке всякие вороньи угощения.

Я сел у поленницы дров, дожидаясь, когда вороны улетят, и рассуждал про себя... "Ну и хорошо. У Гришки отыскались родители. Теперь мне не надо копать червей. А совсем скоро птенец научится летать и улетит вместе с папой и мамой..."

Но все получилось по-другому. Во-первых, увидев меня с банкой в руках, Гришка, как будто всю жизнь не ел, с жадностью набросился на червей. Во-вторых, научившись летать, он и не собирался покидать мой дом. Гришка разгуливал по подоконнику, прыгал по столу, ненадолго вылетал на улицу и каждый вечер устраивался спать только на печке. Оттуда, сверху, он внимательно следил за каждым моим движением и, как только замечал у меня в руках что-нибудь вкусное, тут же срывался со своей печки и принимался вырывать у меня лакомство.

Непоседливый и прожорливый, Гришка оказался к тому же еще и настырным. Если ему не хотелось, чтобы я разговаривал, он принимался оглушительно каркать и хлопать крыльями. Если Гришке не нравилось, что я сел за стол и взял в руки дневник, он тут же появлялся рядом, молча ухватывал большим и крепким клювом угол тетради и тащил ее в сторону.

Не понравилось Гришке однажды, что Колобок собирается протянуть лапы к столу. Он возмущенно закаркал, спрыгнул на пол и грозно зашагал к зайчонку. И тут произошло неожиданное. Колобок не убежал. Он поднялся на задние лапы, сразу стал выше вороны и воинственно завертел ушами. Гришка оторопел, тут же остановился и, будто ничего не произошло, медленно отступил в сторону. Потом он, как бы между прочим, взлетел на лавку, на стол и спрятался у себя на печке. Весь вечер я не слышал оттуда ни единого звука.

Наутро Гришку будто подменили. Он вдруг перестал орать, сразу научился вежливо выпрашивать угощения и стал очень воспитанной птицей. Правда, ворона по-прежнему чувствовала себя хозяйкой в доме, но только не на полу. Гришка вроде бы и не замечал Колобка, но долго не отваживался спуститься вниз. И только на улице ворона становилась крикливой и пронырливой и первой извещала меня о любом событии...