В детстве я не знала, что у птиц есть такой порядок: птенец, доросший до определенного возраста, покидает гнездо и дальше развивается на воле, а родители не только воспитывают и обучают его, но и кормят некоторое время, пока он еще недостаточно взрослый чтобы летать и добывать себе пищу. Поэтому я нередко подбирала таких слетков и приносила домой чтобы выкормить их вместо мамы. Теперь-то я понимаю, что не сделала им тем самым ничего хорошего, но тогда мне было жалко птичек, "выпавших" из гнезда.

Так вот, однажды возле нашего дома тоже подросли птенцы вороны и один за другим покинули свою "колыбель". Прохожу я раз по двору, вижу – мальчишки кричат: "Воронята, воронята! Воронята из гнезда выпали, погибнут...". Вот я и взяла одного птенца домой. "Докормлю, - думаю, - а уж там пускай летит. Заодно и понаблюдаю: не каждый день с вороной пообщаться выпадает". Так и появился у меня Каркуша.

Каркуша жил на моем балконе и ему явно нравилось, что у него есть дом и что о нем заботятся. Очень скоро он полюбил путешествовать, сидя у меня на руке или на плече.

Не знаю, куда дели мальчишки других воронят, но когда мы с Каркушей, в позе ястреба-аристократа восседавшем на моем рукаве, вышли в очередной раз гулять, ко мне подошел один из них и заявил, что я должна отдать ему птенца, потому что он первый нашел гнездо. Дело тогда дошло до драки, и на крики собрался весь двор, но Каркушу я не отдала. Многие потом жаловались моим родителям, что их дочь дерется как мальчишка. Честно говоря, я всегда очень гордилась этим.

Началось лето, и мы с родителями поехали на дачу. "Мы" – это я и Каркуша. Каркуша ехал в корзинке, завязанной марлечкой, и все думали, что это кошка, пока он не начал высовывать клюв через дырочки.

Когда мы добрались до нашего дачного домика, Каркуша отправился гулять по участку, а меня позвали обедать. Родители сказали, что сначала нужно поесть самим, а уж потом кормить птицу. Не успели мы сесть за стол, как раздался стук в дверь. "Кто бы это мог быть?" – удивилась мама и пошла открывать. На пороге стоял Каркуша и уже намеревался присоединиться к трапезе. Мама отогнала его, но через некоторое время стук раздался снова. В этот раз вороненку никто не открыл. Тот постучал еще несколько раз и затих. В это время в его голове роились гениальные идеи. И вот, когда мы в очередной раз забыли об изрядно проголодавшейся птице и приступили к чаепитию, нашу беседу прервал стук в окно ровно напротив того места, где я сидела. Окно было занавешено, и увидеть меня вороненок не мог, но когда мы отодвинули занавеску, то поняли, что он не на шутку рассердился и так и бьется клювом, грудью и крыльями о стекло. Я сразу пошла кормить своего питомца. Мне было очень стыдно, что я оставила его одного на новом месте, даже не дав ему поесть.

"И как это он нашел тебя?" – удивлялась бабушка. Честно говоря, я сама до сих пор не знаю. Может быть, он научился узнавать мой голос?

Каркуше пришлась по вкусу вольная жизнь. Сначала я давала ему то же, что и в Москве: хлеб, размоченный в молоке, дождевых червей и всякие остатки с нашего стола, но вскоре я обнаружила, что он очень любит рыбу. Недалеко от нашего дома протекал ручеек, который под дорогой был забран в трубы. Так вот, в этих трубах между камнями можно было ловить руками мелкую рыбешку. Туда-то и направлялись мы с Каркушей по утрам. Я ловила рыбу, а Каркуша открывал свой рот при виде моей руки с новой добычей. От скопившейся в зобу рыбы голова его даже смещалась немного вбок, и я сначала думала, что с ним что-то не в порядке.

После такого завтрака вороненок не просил есть целый день и пропадал где-то на огороде, то дразня собаку, то пробуя на вкус разные вещи.

У вороненка, растущего без присмотра родителей, постепенно стали появляться новые кулинарные пристрастия. Так, очень скоро он распробовал клубнику и стал поворовывать ее на соседних огородах. Не успели мы опомниться, как он разведал лучшие грядки в поселке и стал улетать за клубникой довольно далеко. А узнали мы об этом вот как. Однажды Каркуша, по своему обыкновению, куда-то улизнул после обеда. Во время полдника мы услышали, что кто-то просит нас выйти. У нашей калитки стояла женщина с одного из дальних участков. В руке она, словно курицу, за ноги, вниз головой, держала нашего Каркушу. " Это ваше? Он у меня уже всю клубнику поел," – сказала она. При этих словах ворюга приподнял голову, посмотрел на нас одним газом, и вновь повис в бессилии. Мы забрали нашего питомца и пообещали, что такое больше не повторится. Каркуша не обещал ничего, и впоследствии еще не раз возвращался домой вниз головой.

Каркуша был большим любителем поспать. Он разрушил все мои представления о "ранних пташках". Спал он на дровах позади участка, спрятав голову под крыло. Это было очень смешно, потому что казалось, будто бы головы нет совсем. Вечерний туалет он начинал часов в восемь, пока еще не стемнело. Почистив все свои перышки, он несколько раз сладко зевал, и потихоньку засыпал.

Все, наверное, слышали выражение "глаза слипаются". Мало найдется людей, которые бы не испытали это ощущение сами. Так вот, представьте, что бы было, если бы у человека было не два, а три века. А ведь у птиц дело обстоит именно так. Белая кожистая перепонка – третье веко – начинается у них от угла глаза, ближайшего к клюву, и закрывается до противоположного угла. Если хорошенько присмотреться, и у человека тоже можно заметить зачаток третьего века, которое у нас никогда не развивается. Так вот, у сонного Каркуши эта мигательная перепонка начинала медленно ползти на глаза, а вслед за ней опускались и веки. "Клюнув носом" таким образом, вороненок вновь открывал глаза и старался изобразить "совершенно трезвый взгляд", но предательские веки смыкались вновь и вновь, и не успевал он проследить за одним, как другое в это время полностью отгораживало его от окружающей действительности. В конце концов, устав бороться, он признавал себя побежденным, прятал голову под крыло и засыпал.

Пробуждение его случалось не раньше десяти. После небольшой "зарядки" – утреннего похлопывания крыльями – он принимался чесать ногой голову. Мне казалось, что научился он этому у нашей собаки, потому что для того, чтобы достать ногой до головы, он опускал крыло и тянулся поверх него. Поначалу он не мог удержаться на одной ноге и падал, но быстро восстанавливал равновесие и совершал новую попытку. Почесав лапой голову, а клювом – все остальное, он садился и ждал, когда мы пойдем за рыбой или совершал небольшой моцион, прогуливаясь взад-вперед по дорожке между домом и туалетом.

Как я уже говорила, Каркуша был любителем поиздеваться над собакой. Пес наш, маленькая дворняжка тибетских кровей, был на редкость степенным и серьезным. Длинные брови и задумчивый взгляд придавали ему очень внушительный вид. Вообще-то, он не любил домашних животных и очень болезненно реагировал на регулярно притаскиваемую мною живность. С вороненком он ничего поделать не мог, да и не хотел, потому что всю жизнь игнорировал всех пернатых кроме кур, на которых скалил зубы, проходя по деревне, чего хватало, чтобы те с воплями разбегались. Поскольку он считал, что интеллект птицы пропорционален ее массе, ворона была для него поначалу хуже курицы, и он не собирался тратить на нее время.

Каркуша, напротив, начал предпринимать попытки познакомиться. Как только Чесс улегся на более-менее открытом месте, птенец стал крутиться около него, то подходя ближе, то вновь отходя. Он пытался всем своим видом показать, что собаку не замечает вовсе, но тем не менее поглядывал на нее одним глазом, оценивая производимое впечатление. Пес сначала лежал, устремив взгляд куда-то вдаль, и не обращая никакого внимания на происки вороненка. Потом стал посматривать на птицу, приподнимая одну бровь. Он дергал бровью все чаще и чаще, все более и более недовольно, и в конце концов поднял голову. Вороненок был в восторге. Он придумывал новые приемы: разгребал лапой землю, ковырялся в ней клювом, и делая вид, что увлекся процессом, подбирался все ближе к собаке. Пес, пытаясь поставить на место забывшегося птенца, рыкнул, приподнявшись на передних лапах и вновь опустил голову. Отлетев немного, Каркуша опять ринулся в атаку. На этот раз действия его были более решительными. Поднявшись в воздух, он опустился прямо перед носом пса. Зверь не выдержал. С рыком он прогнал хулигана несколько шагов и остановился. Все это время птица летела на расстоянии нескольких десятков сантиметров от его пасти, и остановилась одновременно с Чессом, не увеличивая дистанции. Собака не ожидала такой наглости и снова погналась за птицей, но история повторилась. Так они носились по всему участку, пока псу не надоело это издевательство. Он удалился, опустив хвост и фыркая в свои густые усы. Проходя мимо всех, наблюдавших это представление, он покосился на нас, по своему обыкновению подняв одну бровь, и заворчал в негодовании. Он считал, что мы потакаем этому безобразию и был, наверное, прав. В течение лета мы еще неоднократно наблюдали подобную картину и невольно потешались вместе с Каркушей над бедной собакой.

Лето подходило к концу. Каркуша стал уже совсем взрослой птицей. Он все больше пропадал где-то, и я постепенно прекращала подкармливать его, чтобы приучить к самостоятельной жизни. Уже перед самым отъездом он и вовсе перестал появляться на участке, так что мне даже не удалось попрощаться со своим любимцем. Может быть, конечно, он и прилетал, но за время нашего знакомства я так и не научилась узнавать вороненка "в лицо".

Зимой я часто думала о Каркуше. Я очень волновалась, удастся ли ему прокормиться, сдружиться с другими воронами.

Я знала, что птицы возвращаются туда, где выросли, чтобы самим вывести птенцов, а потому надеялась увидеть Каркушу снова. Когда в начале следующего лета я приехала на дачу, то не поверила своим глазам: на березе позади участка красовалось воронье гнездо.

Я точно не знаю, было ли это его гнездо, но не перестаю верить в это. Сидя вечером на лавочке около дома и глядя на переговаривающихся на березе ворон, я вспоминаю своего Каркушу. Меня многому научила наша дружба, и я никогда не забуду того прекрасного лета.