Если утром было тепло и не шел дождик, я брал на руки Колобка, звал Гришку и мы отправлялись на прогулку.

Каждый раз Гришка долго собирался, старательно разбирал клювом перья на крыльях и на хвосте, тщательно чистил лапой свой клюв и только потом неторопливо спрыгивал с печки и, смешно выставляя вперед то правую, то левую лапу, шагал следом за мной.

Очутившись на крыльце, Гришка снова принимался приглаживаться и прихорашиваться. Иногда после этого он забирался на свою трубу, взъерошивал перья и независимо поглядывал на нас с Колобком.

Сначала мы звали ворону, махали ей рукой. Гришка делал вид, что не замечает нас, но как только мы закрывали за собой калитку, он срывался со своей трубы и стремглав летел следом. Догнав нас, Гришка усаживался ко мне на плечо. Когда мы подходили к кустам на берегу озера, ворона срывалась с моего плеча, забиралась на высокую березу и оттуда внимательно посматривала по сторонам.

Как только я замечал, что Гришка отвернулся от нас, так тут же опускал Колобка на землю и легонько хлопал в ладоши. Колобок поднимался на задние лапки, поводил ушами, потом прижимал их к спине и быстрыми-быстрыми прыжками исчезал в кустах. И я так же быстро, как зайчонок, спешил за елку.

Все. Мы спрятались. Пусть Гришка поищет нас теперь. Пусть поводит, как в настоящих прятках. И Гришка по-настоящему принимался водить.

Сначала он как ни в чем не бывало вертелся на своей березе, но вдруг замечал, что меня нигде нет. Из своего укрытия я внимательно следил за вороной и старался не шевелиться. Но разве можно когда-нибудь провести настоящую ворону, да еще такую пронырливую и умную как Гришка?

Гришка тут же замечал елочку, за которой я присел, но, как в настоящей игре, сразу подлетать ко мне не собирался. Он только громко и протяжно каркал, будто рассказывал всем-всем, что он меня уже нашел, и принимался выглядывать в траве Колобка.

Отыскать зайчонка Гришке было совсем просто, потому что Колобок не умел ни прятаться, ни хитрить. Шмыгнув от меня в кусты и на секунду затаившись, Колобок тут же поднимался на задние лапки и сам выглядывал из травы или выбегал на поляну, разыскивал какую-нибудь вкусную веточку и весело крутился около нее.

Гришка подлетал к Колобку, усаживался на куст или на камень, поглядывал на зайчонка то одним, то другим глазом и начинал истошно орать, будто с Колобком или с ним, с Гришкой, случилось что-то неприятное.

Заслышав вороний крик, я начинал беспокоиться: а не случилось ли действительно что-нибудь с моими малышами, выбирался из своего убежища и торопился к Гришке и к Колобку.

Завидев меня, ворона тут же переставала кричать, самодовольно посматривала по сторонам, будто хотела сказать: "Смотрите, как я всех обманула". А потом снова забиралась на свою березу, словно опять решила поводить.

В тот раз Гришка, как всегда, забрался на березу водить. Я так же опустил на землю зайчонка, так же легонько ударил в ладоши и только собрался спрятаться сам, как заметил, что ворона сорвалась с вершины березы и полетела к озеру. А через полминуты оттуда, с самого берега озера, раздалось громкое и тревожное карканье Гришки.

Сначала я решил, что Гришка придумал новую игру: на этот раз спрятался сам и заставил водить меня и Колобка. Я немного выждал, чтобы Гришка спрятался получше, и только собрался его искать, как снова услышал тревожный крик вороны.

Нет, это уже не игра. Там что-то произошло. Я торопился, с трудом пробирался через заросли осоки, вяз в болоте, а когда добрался до места происшествия, то увидел маленького, еле живого утенка.

Утенок лежал на мутной болотной воде, вытянув обессилевшую шейку. Его крылья были распущены, и только крошечная точечка черного глаза еще чуть-чуть светилась.

Я осторожно взял утенка, положил его в кепку и понес домой.

Дома я вытер с головки, с шейки и с крыльев утенка болотную грязь, положил его на стол и приготовился к операции.

Колобок или почувствовал, что в доме произошло что-то необычное, или просто устал после прогулки. Он не стал шалить, не стал возиться с веником, а забрался в свой уголок и притих. Гришка, как и подобает умной птице, все-все понял, осторожно забрался на спинку кровати и через мое плечо внимательно и чуть-чуть пугливо посматривал то на утенка, то на бинты, которые я держал в руках.

Я промыл утенку раны, поправил сломанные крылышки, перевязал их, уложил его в мягкую коробку и сел передохнуть у стола.

Что же будет дальше? Выживет ли утенок? И кто это так поранил его? Наверное, ястреб или лиса? А может, щука - ведь большие щуки тоже нередко бросаются на утят и утаскивают их в воду.

Я еще долго сидел в этот вечер за столом и поглядывал туда, где лежал забинтованный утенок.

А утром я вдруг заметил, что утенок шевельнул головкой. Потом он повернул головку еще раз и посмотрел на меня своим маленьким утиным глазком.

Я тихо подошел к больному, и он нисколько не испугался меня. А вечером утенок, хотя и с трудом, уже подбирал с блюдца клювом крошки хлеба.

Все время, пока утенок болел, мы были дома и не ходили на прогулку. А когда я снял с больного бинты и утенок сделал по полу свой первый осторожный шаг, у нас был настоящий праздник. Правда, этот праздник прошел очень тихо, чтобы не испугать только что поправившегося малыша - просто мы все были очень-очень довольны, что утенок начал ходить.

Гришка вышагивал по полу рядом с утенком, чуть-чуть приотставая, будто ему, Гришке, было положено, как няньке, следить за каждым шагом птенца. Колобок сидел около порога, смотрел на утенка и весело шевелил своими длинными ушами.